Содержание

9.12.08

1.2. Истоки: древняя и новейшая история, опыт реконструкции
событий 1917 года, их роли и места в жизни семьи Мелентьевых

Интерес к истории России, к поискам места в ней нашего семейства был разбужен во мне горячо любимой бабушкой Ксенией Павловной Мелентьевой, урожденной Шатько (1888-1962). Сам Л.А., правда, к этим увлечениям относился, мягко выражаясь, без энтузиазма. При каждой встрече буквально с порога озадачивал меня: «Рад видеть! Но сначала доложи, что за это время сделано, и на сколько процентов продвинулась докторская диссертация?». А затем, на все мои смущенно-виноватые оправдания, говорил: «Вот, ты и сам, ведь, видишь – «посторонние» интересы отвлекают тебя от главного дела! А главным в твоей жизни должна быть твоя наука!». Но тут на мою защиту вставала Вера Ивановна, с большим интересом относившаяся ко всем моим изысканиям истории семьи и «иерархии» семейных отношений, всегда готовая выслушать новые мои рассказы: «Пожалуйста, «не шуми» на него! Он у тебя повсюду успевает!». С уважением и большой симпатией вспоминаю эту замечательную русскую женщину, так много сделавшую, чтобы сберечь здоровье и продлить жизнь Льва Александровича. Низко ей поклон!

Обращаю при этом внимание на это «у тебя», которым В.И. с «микродолей» ревности подчеркивала «особость» наших взаимоотношений с Л.А. Не умаляя силы его любви к дочери Наташе, не задевая глубины чувств моих к отцу, она «фиксировала» этим, что Л.А. относится ко мне действительно по особенному. Как к собственному сыну! Только после смерти Л.А. я узнал от нее, что у них на даче в Мозжинке в кабинете Л.А. на рабочем его столе лежала прижатая стеклом моя фотография. С охотничьим ружьем и рюкзаком, снятая в одном из зимних отчаянных походов по Хибинам. «Изображая гнев» на мои «увлечения» историей семьи, Л.А. относился к ним с уважением. И именно поэтому, как полагаю, на подаренном мне экземпляре книги «Системные исследования в энергетике», есть посвящение, которое фиксирует уровень наших отношений. Помню его наизусть: «Владимиру (Владимировичу Мелентьеву) – держателю семейных традиций».

Мелентьевы – старинный дворянский род, при первых царях Романовых обосновавшийся в верхневолжском Рыбинском крае. По материалам мемориального музея академика Алексея Алексеевича Ухтомского (1875-1942) в г. Рыбинске (Л.А. приходится внучатым племянником великому русскому физиологу) начало документальной истории нашей семьи обозначено 1636-м годом, то есть временем окончания польского нашествия и первой, но не последней, великой «российской смуты»! Именно тогда первый из известных историкам наших предков, имевший непривычное для нынешнего слуха имя - Тимофей Калиников Мелентьев, переселился на благодатную рыбинскую землю, защищенную от вторжений поляков, татар и шведов своею удаленностью, своими лесами, озерами и реками. Происхождением он был «черкашенин», то есть был человеком степной казацкой - «черкасской» крови.

Прозванье семьи исконно русское, церковное. Мелентий в переводе с греческого означает «заботящийся». Имена и клички, становившиеся фамилиями, в Древней Руси давались неслучайно. Например, украинский язык поныне не имеет слова фамилия, в нем понятие «фамилия семьи» обозначается «прозвание». Так что имя, которым был назван один из наших прародителей, прекрасно подходит для характеристики всей нашей семьи, нашего рода и самого академика Л.А. Мелентьева. Оно, мне кажется, в сжатом концентрированном виде определяет его характер, его отношение к людям, к жизни и к своей стране.

По линии Елизаветы Александровны Ухтомской (1868-1930), родной бабушки Л.А. - «бабушки Лизы», так с молодых лет называли рано состарившуюся княгиню Елизавету Ухтомскую, оставшуюся после смерти мужа с пятью детьми на руках, к заботам о «родных» взвалившую еще «приемыша» (какую душу и какое сердце надо для этого иметь!) Лев Александрович приходится прямым потомком князей Владимирских, Суздальских, Ростовских, Ярославских, Черниговских, Белозерских. Их жизни, их биографии, их подвиги во славу родного отечества хорошо известны. Как известно и то, что немало среди них людей действительно великих и героических. Строителей и созидателей страны, полководцев, военачальников, святых-мучеников, канонизированных русской православной церковью - борцов за Русь, за веру. Есть среди них и фигуры особо выдающиеся, известные всем в России по школьному учебнику истории – князь Юрий Долгорукий (1090-1157), князь Всеволод Великий Большое Гнездо (1154-1212), князь Святой Василько Константинович Ростовский (1209-1237). Князь Василько – он из числа первых русских национальных святых, из первых российских героев. Во время трагической битвы 1237 года на реке Сить с монголами он со своим отрядом оказался в окружении, был ранен и схвачен ордынцами. Отказавшись принять их веру и перейти на службу к ним, он был подвергнут страшным мукам, растерзан и убит врагами!

Кому-то дистанция в восемь веков, отделяющая нас от времен нашествия Батыя на Русь, может казаться вечностью. Но это совсем не так. На столетие приходится в среднем три поколения. И, если бы могло случиться вдруг встретиться пишущему эти строки и Александру Николаевичу - отцу Л.А., а моему деду - мы смогли бы поделиться впечатлениями о событиях, которым стали очевидцами сразу в трех столетиях – Х1Х, ХХ и ХХ1. И всего лишь 24 мужчины и 1 женщина в роду Мелентьевых - Ухтомских отделяют Льва Александровича от основателя Москвы!

Так что активность жизненной позиции, стремление к обустройству своей страны были заложены в крови Л.А. в буквальном смысле слова. Из тех времен, от тех его далеких предков, идут высокие его понятия о чести, достоинстве, отношение уважения ко всем и каждому, умение приветить всех встреченных людей. Об этих свойствах его души, уверен, еще помнят многие. В том числе и те, которые из первых, ныне маститых и заслуженных сотрудников СЭИ откликнувшихся на «призыв» Л.А., не испугавшихся Сибири, и здесь в Иркутске нашедших дело своей жизни, профессию, свою специальность.

Вернемся, однако, к событиям новейшей российской истории, когда сам Л.А. определялся с выбором дороги жизни. К сожалению, семейных архивов, относящихся к временам взросления Льва Александровича, почти что не осталось. Дневников тогда никто не вел. А если кто-то и делал какие-либо записи событий 1917 года, то «опыт общения» с новой властью вынуждал их уничтожить! Так что об этом этапе жизни отца Л.А. - капитана II ранга Александра Николаевича Мелентьева, кавалера ордена св. Станислава 3-й степени, отмеченного также и компрометирующей его в глазах новых хозяев жизни «светло-бронзовой» медалью «В память 300-летия царствования Дома Романовых», мы знаем мало.

По данным Архива ВМС РФ, Первая Мировая война застала отца Л.А. в Петербурге, на Адмиралтейском и Путиловском заводах. Закончивший в 1913 году Артиллерийскую Михайловскую академию и получивший второе высшее образование (в те времена – большая редкость!) военный инженер-технолог А.Н. Мелентьев служит там «наблюдающим» (по современному - «военпредом») от Морского Генерального штаба. Под его присмотром идет постройка знаменитого линкора «Гангут», переименованного позже в «Октябрьскую революцию», служившего России многие десятилетия. Как известно, артиллерия линкора защищала наш город во времена блокады Ленинграда!

А далее - отдельные разрозненные факты, из случайно подслушанных разговоров полушепотом родителей, старавшихся избавить нас от лишних «ненужных» знаний. Так в памяти осталась с детства фраза, кем-то брошенная вполголоса, что Л.А. родился не в Петербурге, как записано в официальных документах, а в Гельсинфорсе (нынешнем Хельсинки). И что там же, в Морском православном соборе на набережной его и крестили. Имя свое он получил в память скончавшегося в год рождения Л.А. - Льва Толстого, талант которого и вера его в человека в семье почитались. Большая копия известного портрета гениального писателя и философа - босого, в длинной простой русского рубахе располагалась в квартире академика М.С. Воронина на самом видном и почетном месте.

Атмосферу тех дней в России молодые сотрудники СЭИ им. академика Л.А. Мелентьева могут представить из страниц недавно найденного и частично опубликованного дневника Александра Лютера (1891-1918) - троюродного брата отца Л.А., сверстника его, тоже офицера и тоже артиллериста, служившего, однако, не на море, а в сухопутных войсках. Эта младшая боковая ветвь нашего семейства имеет родоначальником великого немецкого философа и религиозного реформатора Мартина Лютера. «Наши» Лютеры, переселившиеся в Россию в середине ХУ11 века, обрусели, переженились на русских, верно и преданно служили ставшему им родным новому отечеству. По стилю жизни, образу мышления и поведению, сделались они типичными русскими людьми.

Александр Лютер родился в Рыбинском уезде, неподалеку от родового гнезда Мелентьевых (интеллигентные семьи были тогда очень родственными, и даже очень дальние семейные связи сохранялись и всячески поддерживались, тех, кто был победнее или оказывался в «затруднении» всегда, что называется, имели в «поле зрения» и старались помочь). В 1913 году, по примеру старшего брата, Александр Лютер стал студентом столь близкого сердцу многих сотрудников СЭИ Петербургского Политехнического института. «Политех» закончил не только Л.А., но и мой отец, мой сын Александр, так названный в честь Александра Николаевича Мелентьева. Александр у нас в роду наследственное имя, передаваемое в память об ушедших или уходящих поколениях непременно старшим сыновьям. Так что приношу извинения читателю за эту череду повторяющихся имен, которая может создавать некоторые затруднения при чтении этих записок. Но так было придумано не нами, и это дань старинной русской традиции.

Тогда же и там же - в Политехническом институте, до призыва своего в армию, обучался и Михаил Шатько – дядя Л.А., родной брат Ксении Павловны, матери Л.А., почти ровесник ему по возрасту. Волею судеб он оказался в эмиграции. Там, на чужбине, в 1985-м году за год до смерти Л.А. он и окончил дни свои. В северной Африке, в Танжере, на далекой окраине европейской цивилизации осенью 2004 года мне удалось разыскать его одинокую заброшенную заросшую чертополохом могилу и привести ее в «божеский» вид.

Братья Лютеры не захотели посвящать себя военной службе и следовать примеру отцов и дедов, и их общего с Мелентьевыми предка – командира Брянского, а потом 4-го Копорского пехотного полка Александра Богдановича Юлиуса (1781-1842). Этот еще один в нашем роду Александр был шведом по рождению, но русским по духу и отношению к врагам России. Этот прапрадед Л.А. был участником множества военных кампаний, которые вела Россия в Х1Х столетии. Начинал с войны с Францией 1805-07 гг. То есть «реальный» предок Л.А. участвовал в знаменитом сражении с Наполеоном при Аустерлице, где он должен был драться бок о бок с «вымышленным» великим Львом Толстым князем Андреем Болконским! Вспомним гениальные толстовские описания этого несчастливого для русских сражения и известные каждому российскому школьнику размышления о жизни и смерти умирающего на поле боя князя Андрея. Отметим, однако, при этом, что «наш» Александр Юлиус сражался в пехоте. А на «царицу полей», как известно, ложится основная тяжесть подобных масштабных «удачных» и «несчастливых» военных сражений.

Задумаемся еще раз и о преемственности и роли традиций в роду Мелентьевых – Ухтомских - Юлиусов – Быковых - Лютеров - Ворониных. Вспомним о неслучайности имени, полученного Л.А. при рождении, и появления портрета великого писателя в парадной гостиной академика Императорской Академии наук ботаника М.С. Воронина - прадеда академика Академии наук СССР энергетика Л.А. Мелентьева!

Проявил себя Александр Юлиус и в разгроме Швеции в войне 1808-09 гг., ставшей последней в многовековом русско-шведском противостоянии. У меня собраны обширные материалы об этом малоизвестном великом победном «ледовом броске» русской армии на Стокгольм, навсегда отучившем шведов от попыток поставить Россию на колени, и об участии в нем этого предка Л.А.

Участвовал полковник Юлиус и в Отечественной войне 1812 года, сражался при Бородине, участвовал в заграничном походе русской армии, во взятии Парижа. За доблесть и мужество, проявленное в этих сражениях, он был награжден золотой шпагой с надписью на эфесе «За храбрость»! Помимо множества российских наград, имел он и прусский орден «За заслуги».

Но есть и забавная семейная история, связанная с храбрым полковником Юлиусом, Львом Александровичем и автором этих воспоминаний.

В послевоенные годы у нас дома сохранялись две небольшие писанные маслом миниатюры, располагавшиеся на верхней крышке пианино петербургской фирмы «Шредер», на котором меня настойчиво, но безуспешно, пытались готовить к музыкальной карьере.

Оба эти парных поясных портрета в красных бархатных рамках отличались прекрасно выписанными деталями внешности и одежды изображенных на них молодого мужчины и женщины. Женскую фигурку я помню плохо. Но портрет офицера с золотисто-рыжими волосами, небольшим подбородком и высоко поднятой головой мне запомнился. Одет этот человек был в старинный зеленого цвета военный мундир Александровского времени. Эффектная форма со стоячим воротником, золотое шитье и орденские звезды поражали мальчишеское воображение, отвлекая от разучивания гамм и тренировок в постановке рук и работе пальцев.

Но не мундир и даже не золотые кисти эполет были главными отвлекающими факторами. Офицер, изображенный на старинной миниатюре, представлял собой мою почти абсолютную копию! И хотя я был мал и не очень смышлен, но эта игра природы выглядела действительно потрясающе.

И что характерно, это поразительное мое сходство с изображенным на миниатюре господином видел не я один. Мой дорогой и любимый дядюшка академик Лев Александрович Мелентьев, самый уважаемый и самый знаменитый в послевоенные годы представитель нашего семейства, когда приходил к нам в гости с Греческого проспекта 12, где он жил тогда от нас по соседству, тоже всегда обращал внимание на этот портрет, и каждый раз потрясался этому необыкновенному сходству.

Л.А. подходил к портрету шведского полковника и, прикрывая ладонью форму и эполеты, говорил: «Ну, посмотрите! Это же вылитый Вовка (так называли меня в далекие детские годы)!». Позже, когда Л.А. приезжал в Петербург из далекого своего Иркутска, в той же ситуации он величал меня уже Володька. А потом, в повзрослевшие мои лета, когда я вырос и развился физически, но, по юношескому недомыслию, бросил заниматься гаммами, он все так же восхищенно, с доброй и широкой своей «татаро-монгольской» улыбкой, повторял: «Смотрите! Это же вылитый Владимир Владимирович!».

На свете, однако, как известно, чудес не бывает, и недавно музейщики из Рыбинска установили «генетическую обусловленность» данного факта: кровь храброго полковника Юлиуса в нынешних Мелентьевых присутствует дважды!

Итак, - внуки А.Б. Юлиуса - братья Лютеры решили прервать военную семейную традицию и стать гражданскими инженерами. Но все их планы смешала война и революция. В первый же год, когда младший командный состав русской армии был почти полностью выбит немцами (на счастье еще не стреляли тогда в спину своим командирам распропагандированные большевиками их собственные солдаты) студентов стали посылать на фронт. И направляли их в самое пекло, на передовую. Так что наш Александр Лютер, не окончив курс «Политеха», пройдя ускоренный боевой курс, становится поручиком Кавказского горного артиллерийского полка. Старший его брат Иван, изучив военную науку подобным же ускоренным способом, направляется в состав лейб-гвардии Конно-гренадерского полка. Младший - Михаил, не успевавший по возрасту попасть в желанный Политехнический, идет в армию прямо со школьной скамьи.

После событий 1917 года братья оказываются разбросанными по свету: Иван на Кавказе, Михаил – в плену в Германии, а автор новонайденного дневника, закончивший войну на Румынском фронте, возвращается под Рыбинск, где узнает, что скромное их имение «реквизировано».

«Итак, - записывает Александр Лютер в дневнике 29 января 1918 г., - деньги «аннулированы», усадьба отобрана, и на днях будет «дележка вещей!». Взамен получившему боевые ранения офицеру выдается документ о полном его освобождении от военной службы.

«Шел я домой с этой бумажкой и думал - продолжает записи «дядюшка» Л.А., - такого ли конца службы ожидал я. Нет, я думал, что мы будем входить с музыкой в триумфальные арки. Думал, что нас встретят громовым ура, забросают цветами, и во всех церквях будут звонить колокола. Мне будут восторженно улыбаться знакомые и незнакомые, и светлее всех будет улыбка любимой женщины. Ликует Россия и гремит навстречу литаврами! И, вот, что есть. Я иду, стыдясь своей офицерской формы. Иду без погон, без орденов, с бумажкой в кармане. А вокруг меня снуют газетчики с листовками, полными провокаций и лжи. Наглый взгляд встречного полупьяного солдата кричит: - Смотрите! Вот офицер. Вот он, враг родины. Бей их, офицеров! Бей их – контрреволюционеров! Бей их – «буржуев» и интеллигентов! Бей, бей, бей! Я же и помещик, и офицер, и интеллигент, и все, что угодно. Вот мой триумф, вот мои лавры от родины, за которую я сражался. Я – враг Родины? Дождался!».

После «реквизирования» усадьбы Александр Лютер еще некоторое время жил в Рыбинске. Пытался заниматься изучением семейных архивов, систематизацией их библиотеки и картинной галереи. Вокруг шли грабежи и расстрелы, а он мечтает написать книгу об истории семьи, о реформации и Лютере, о вкладе его собственной семьи в развитие России и ее культуры. Мечтает он и о серьезных занятиях живописью (ряд его работ сохранился и сейчас находится в Рыбинском художественном музее).

«Осталась у меня Волга, осталась любовь к искусству и жажда творить. Во чтобы то ни стало – надо идти в художественную школу» , - запись от 18 марта 1918 г.

Но свершиться мечтам двадцатилетнего Александра Лютера было не суждено: «Не могу я, поруганный офицер, смотреть из окна на гибель родины. Сидеть здесь, как эфиоп, и с эфиопами гадать из окна – скоро ли скончается Россия, или еще может быть подышит еще немного, пока враги и союзники грабят ее карманы». Для новых поколений сотрудников СЭИ обращаю внимание на это слово «союзники» из дневника нашего хоть и дальнего, но тоже родного нам человека – родственника, на созвучие этих событий с современной нашей действительностью!

Не смог он остаться вне политики и заниматься здесь у себя дома искусством и экскурсами в историю своего отечества. Он отправляется на юг России, чтобы вмешаться в происходящее и самому делать современную историю своей страны. Увы, летом того же 1918 года в бою с красными под Армавиром Александр Иванович Лютер был убит.

Судьба двух других его братьев в послеоктябрьской России столь же печальна. Затерялись в огне русской смуты следы Михаила Лютера. Да, и как было уцелеть русскому человеку со столь неподходящей для «революционного порыва масс» немецкой фамилией. И не его ли это историю описывает Всеволод Вишневский в «Оптимистической трагедии» в знаменитой сцене пуска «в расход» - расстрела отрядом анархистов двух русских офицеров, бежавших из германского плена!

Весной 1918 г. к родителям в Рыбинск еще приходили письма с Кавказа от брата Ивана, сообщавшего о горящих там селах, станицах, аулах, о кровавых боях между казаками, чеченцами и ингушами: «Все племена и народы волнуются и дерутся. Буду пробираться в Персию!».

Увы, сгинул во цвете лет, пропал бесследно Иван Иванович Лютер? А если и добрался он до казавшейся ему тогда благословенным краем Персии, то судьба его вполне могла статься схожей с жизнью и судьбой еще одного несостоявшегося выпускника Политеха, другого дядюшки Л.А. – поручика Михаила Павловича Шатько (1898-1985). Несчастный русский изгнанник, оказавшийся от России еще дальше - в Марокко, прожил в Африке долгую жизнь, но, увы, не реализовал себя. Не нашел себе места, подобающего его способностям, воспитанию и образованию. Мне удалось найти людей - иностранцев, знавших и жалевших его, похоронивших его, что называется, «вскладчину»! Зная все это и другие, подобные этой истории, стараюсь оберегать нынешних моих студентов от излишнего очарования зарубежной действительностью.

Описанные выше судьбы этих русских офицеров, ближних родственников отца Л.А., друзей и товарищей его детских игр, свидетельствуют, что в октябре 1917 года Александру Николаевичу Мелентьеву было, над чем и о чем призадуматься. К кому пристать? Что делать? Как жить в атмосфере насилия и всеобщей ненависти, копившейся здесь веками и выплеснувшейся в те дни на улицы? Эмигрировать? Нет, он не может покинуть родину, оставить ее в беде, в разорении! Высокие слова, пользоваться которыми всуе в России не принято. Но в то лихое время в каждом нормальном русском «интеллигентном» доме звучали они просто и естественно.

Отец Л.А., был старшим среди пятерых родных детей княгини Елизаветы Александровны Ухтомской. Был он человеком высоко образованным и умным, отчетливо представлявшим неслучайность всего происшедшего здесь в России и долговременность новой всеобщей смуты. И пусть не очевидны были перспективы большевистского режима, братья на семейном совете решили подчиниться «красному» выбору «простого» народа. И чтобы не проливалась русская кровь, не сопротивляться идеалистическим затеям по созданию всеобщей гармонии и рая на земле. Да, конечно, средства достижения цели «принуждением к счастью» выглядели ужасно, но палку, как говорится, обухом не перешибешь. Влиять на жизнь страны можно лишь честностью и каждодневным своим трудом. Сами новые хозяева страны работать не умеют, им потребуются люди – работники. Надо попытаться преобразовать их систему изнутри своей работой и своим прилежанием!

Единодушным было решение братьев остаться в России. С ними, уверен, согласился бы и не принимавший в их обсуждениях и шестой «неродной» их брат. Борис Мелентьев - приемный сын «бабушки Лизы Ухтомской» - погиб в сражениях с германцами!

Этот выбор семьи, кому-то в 1917 году казавшийся наивным, уверен, был единственно верным и правильным. «Где родился, там и сгодился!», - так что все наши Мелентьевы остались на родине - дома. Их совесть и руки чисты. Здесь они трудились на благо своей страны, с ней вместе переживали все ее горести и лихолетья. Их дети и внуки, родившиеся на переломе от старой к новой жизни, работой своей также достигли множества вершин, результативный их труд был оценен и признан.

---

<-- Предыдущая страница     |     Содержание     |     Следующая страница -->