Содержание

12.03.10

2.4. «Плещут холодные волны»: судьба офицера балтийца Александра Дмитриевича
Лищенко, мужа Ирины Александровны Мелентьевой, сестры Л.А.

Лев Александрович очень любил младшую сестру, с детства опекал ее, заботился и в ранней молодости, когда остался ей заместо арестованного отца. С улыбкой вспоминала И.А., как он учил ее «по-умному прикидываться дурой», когда в студенческие годы «органы» пытались сыграть на «непролетарском» ее происхождении и принудить к «стукачеству» на собственных товарищей. Кстати, замечательное это свойство русских стыдиться и презирать доносчиков и ябедников. И нужно дружно пожалеть «товарищей», которым по долгу службы приходилось заниматься подобною «практикой». На западе такой «проблемы» нет, ибо нет отбоя от желающих бесплатно и добровольно «настучать» в полицию об инакомыслии соседей и сослуживцев.

Л.А. горячо приветствовал и раннее замужество сестры за Сашу Лищенко, ее сокурсника, который понравился ему с их первой встречи. Да, и как мог не понравиться кому-то этот обаятельный русоволосый юноша, располагавший к себе любого, как, впрочем, и вся его милая высококультурная семья. После войны Л.А. поддерживал Анастасию Ефимовну - мать Саши, оставшуюся одной после гибели сына и смерти мужа. И не только материально - она часто жила у них на Греческом, как равноправный член семьи. А летом, уезжая на дачу в деревню, они с Е.А. неизменно брали и ее с собой – сохранились десятки общих фотографий.

Возвратимся, однако, к нашим проводам в Бобруйск. Ирина Александровна часто вспоминала этот день и, не переставала удивляться - как будто кто-то подсказал им, что надо непременно им придти и проводить нас. В июне 1940-го года был повод для подобных же прощаний. Отец работал на изысканиях в Миассе на Урале, и мы также уезжали к нему на мамины каникулы. Но столь полного сбора семьи Мелентьевых тогда не получилось.

И.А. пришла – нет, не то слово, - примчалась, прилетела проводить нас с мамой, несмотря на хлопоты по предстоящей вскоре защите дипломного проекта в архитектурно-строительном институте, прихватив из мастерской сокурсницу и неразлучную свою подружку Томку – Тамару Григорьевну Коваль, общую любимицу семьи Мелентьевых. Благо, что в те годы в Ленинграде с общественным транспортом проблемы не было, и по узенькой Каляевой (ныне опять Захарьевской), на которой тоже еще не было бульвара, к Детскосельскому вокзалу шел прямой трамвай. Так что добирались они к нам быстро от своей институтской остановки возле церкви кавалергардского полка. Вскоре она будет вдребезги разнесена огромной авиационной бомбой. И я помню, как после войны мальчишками мы лазали в ее развалинах, разглядывая с любопытством военнопленных немцев, работавших неспешно на разборке кирпича.

И обе они еще не знают о том, что из-за войны, начавшейся ровно через две недели, им придется защищаться даже раньше намеченного срока - в среду 25-го июня! А своих «мальчиков» из группы они пропустят перед собою - на понедельник - вторник. Когда пойдет уже второй и третий день войны, а их ребята так торопились поскорей попасть на фронт, чтобы побыстрее начать там бить фашистов.

Был на вокзале и муж И.А. – лейтенант Саша Лищенко, недавний студент Горного института, который по комсомольско-флотскому набору был направлен на учебу в Училище имени М.В. Фрунзе. Он был подтянут, строен, красив в новой командирской офицерской форме. Но, не только лишь своей одеждой и выправкой нравился он людям.

Рассказывает по телефону из Воронежа «тетя Тамара» - Тамара Григорьевна Коваль. Ей 92 года, и с семьей Мелентьевых, вы не поверите, мы  посчитали, ее связывают 75 лет любви и дружбы. Возраст, вроде бы, почтенный. Но голосок, как прежде, - звонкий, чистый, совсем «девчоночий». Говорим мы долго, и она уже начинает переживать, что «треснет» мой семейный «бюджет».

Волнуется, торопится, старается мне рассказать побольше, но с мысли, ясной, четкой, не сбивается, вспоминая свою Иринку, как продолжает называть она сестру Л.А., и Левушку, и то, как строго он их обеих «натаскивал» перед экзаменами. Как вызывали они его специально, боясь особенно за политэкономию.

Смеется, вспоминая о веселом. Как познакомились, читая осенью 1936 года на доске объявлений списки о зачислении в институт, когда по воле случая попали в одну группу. И как «гуляли» когда-то на скромной свадьбе лучшей, на всю жизнь, подруги с краснофлотцем Сашей Лищенко. Как работала она после войны в Баку в архитектурном управлении, и как потом, на счастье еще до развала СССР И.А. «перетащила» ее «к себе» в Воронеж.

А то грустит, и слышу в трубку, как в голосе ее проскальзывают слезы. Как умирала К.П. в свой очередной приезд в Воронеж к дочери. Все наши собрались тогда на похороны. И Левушка всем говорил, что надо похоронить К.П. в Ленинграде дома на Новодевичьем возле отца и деда. Но не получилось. Тогда, как, впрочем, и сейчас - я пытался - на закрытом мемориальном кладбище сделать это невозможно.

Вспоминает Т.Г. и о том, как после выхода на пенсию И.А., наконец, вернулась в Ленинград, покинутый весной 1942-го года вместе с матерью, и о котором тосковала всю свою жизнь. Жалеет, правда, что после этого встречаться могли  лишь изредка.

И уже многие десятилетия Т.Г. следит, ухаживает за могилой матери Л.А. Просит, чтобы и ее похоронили рядом с Ксенией Павловной в одной ограде. Так дороги и близки были ей К.П. и все наше семейство. Не знаю, кто, кого переживет, и дай ей бог здоровья, но «бумаги» на этот счет мы с ней уже оформили.

 «Саша Лищенко ни на кого не был похож. Да, и вся его семья, как будто бы специально их подбирали друг к дружке, - рассказывает Т.Г. – И больше я не встречала уже таких людей. Его увидишь, и сразу искра какая-то проскакивает, какой-то особенный контакт возникает между ним и тобою. И никакой там грязи и пошлости. Он был человеком, вызывавшим полное к себе доверие и желание дружбы с ним. Был он невысокий, плотно сбитый, коренастый, ростом даже чуть меньше Иринки, но смотрелись они рядом замечательно!».

Добавлю и от себя. Долгое время хранилась у нас в альбоме фотография И.А. и Саши Лищенко, сделанная Л.А., который увлекался перед войною фотографией. Снимались по соседству - в Таврическом саду. Саша еще в курсантской форме, обнимает И.А. за плечи. И снизу подпись, сделанная рукою моего отца: «У послушного руля»!

Для молодых сотрудников СЭИ замечу, что это строчка из светлой и чистой довоенной песни «Штурмовать далеко море посылает нас страна!» из кинофильма «Семеро смелых», главную роль в котором исполняла Тамара Макарова - любимая артистка Л.А.. В те годы, без преувеличения скажу, эту песню знали и распевали все у нас в стране, но моряки особенно ее любили.

 «Никогда, - до последних дней не забуду одну сцену, связанную с Сашей, - рассказывает Т.Г. - Шли мы нашей обычной «троицей» по Садовой у Сенной площади. Воскресный день, много народу. Саша в увольнении, поэтому в гражданском. Он в центре, а мы - девчонки - по бокам. Весело, смеемся, о чем-то там своем беседуем. И вдруг подходит к нам человек, явно не жулик и не нищий. Но у которого, видно, что-то там случилось, что-то произошло, и он просит у Саши денег. И тот, не раздумывая ни секунду, опускает руки в карманы, и вынимает оттуда все, что у него было на тот момент – все абсолютно до копейки – и бумажки, и даже всю мелочь. И, не ожидая ни благодарности, ни слов признательности, передает все это случайно встреченному нами прохожему, и мы двигаемся дальше. И, как я понимаю, - заканчивает рассказ свой Т.Г. - Сашу нашего тогда тот человек выбрал не случайно из толпы народа. Его увидишь, и сразу чувствуешь и широту его, и щедрость, и душу, открытую хорошим людям нараспашку!»

А тогда на Витебском вокзале на наших проводах он был и весел, и счастлив по особенному. Еще  бы - на минувшей неделе окончено училище Фрунзе - бывший Морской кадетский корпус, в котором получали образование все самые великие в России флотоводцы и мореплаватели. И ему, конечно, - почему и нет! - тоже предстоит узнать успех, а, может быть, даже и славу! 

Он был смел, и при этом большой шутник, проказник. Мама моя часто вспоминала, как, невзирая на все их с К.П. ужасы и страхи, он старался преподать и мне первые уроки самостоятельности и смелости. Приучал к полюбившемуся ему морскому делу, помогал взбираться с кресел на высоченный подоконник нашего окна и не бояться высоты. Недавно я зашел туда на улицу моего детства. Все изменилось в той бывшей гигантской коммуналке, перестроенной под сверхсовременный офисный центр. Только что и осталось, те окна и подоконники, которые, быть может, сохраняют тепло былых времен и Сашины проказы и чудачества!

Так что в минуты нашего прощания Саша был безмерно счастлив - он на пороге новой светлой и прекрасной, в этом он уверен, жизни! Завтра они уходят в море. И пусть их тральщик «Орджоникидзе» невелик, пусть тихоходен, и не последнее он достижение науки и техники, но, если придется сразиться им с врагом, многое в бою будет зависеть и от выучки его и искусства судовождения, от воинского мужества и его таланта! Сначала они идут в Таллин. А потом на новую базу Балтфлота Порккала-Удд, взятую в аренду у финнов на полуострове Ханко после их поражения в недавней «зимней» войне. А Ханко – это же легендарный Гангут, символ русских побед над шведами, запечатленный на ленточке его курсантских «гюйсов»! 

Увы, ближайшие месяцы окажутся в жизни Саши последними. И с Ириной Александровной они смогут увидеться только еще однажды. И в первые мгновения той встречи она не узнает мужа. В неполные 24 года он стал совсем седым! Им повезло еще в тот раз, и они добрались до Кронштадта. Под огнем финских батарей с берега, уклоняясь от торпед с подводных лодок, отбиваясь единственной своей пушчонкой от немцев, наседавших с моря и с воздуха, они тогда доставили на базу в Ленинград более трехсот солдат и штатского народа из состава гарнизона военно-морской базы Ханко. Чтобы вывести столько народу на малом тральщике, они их размещали стоя на палубе! Женщин и детей, гражданских лиц – были и такие, старались спрятать глубже по отсекам корабля. А те, что на палубе, при налетах самолетов стояли неподвижно, буквально вжимаясь один в другого. Не состоянии даже и сдвинуться со своего места, они выдержали и это испытание предела возможностей для русского человека.

«В другой раз, – нахожу недавно в Интернете, к сожалению, уже после смерти Ирины Александровны, и такую информацию, о том, как воевал наш Саша. – Тральщик «Орджоникидзе» (командир старший лейтенант А.Д. Лищенко, военком политрук И.В. Фролов), подвергся налету двух вражеских самолетов. Комендоры корабля Смирнов и Тучанов метким огнем сбили один из них, а другой отказался от новых атак и скрылся. Управлял стрельбой лейтенант Ш.Д. Фурутин»!

Обращаю внимание читателей, ко времени этого боя Саше уже присвоено звание старшего лейтенанта! И еще – тоже данные из Интернета: «для собственной защиты у командира тральщика имелись в распоряжении - из оружия пистолет, а для спасения пеньковый жилет, дававший возможность держаться на воде не более шести часов».  

И новой встречи уже не будет. Вывезти с «красного Гангута» им предстояло более 26 000 человек. Поэтому эвакуация с полуострова Ханко продолжалась до первых чисел декабря – до полного становления льда в Финском заливе. Зима 1941-го года была очень ранней, со штормами, ветрами, снежными зарядами. А сохранить корабль в таких условиях на мелководном море, буквально нашпигованном плавающими минами, сложнейшая задача. На счастье еще, что бывали и туманы, и немцы в такую погоду не летали. Но это увеличивало опасность наскочить мины - и не только на немецкие, и на свои. А в начале ноября ударили крепчайшие морозы, которые потом уже не отпускали. Так что припай встал далеко на запад от Кронштадта, оставляя возможность перемещаться только по полыньям и трещинам, отодвигая мины баграми, палками.

Из восьмидесяти восьми судов, принимавших участие в тех операциях, по официальным документам, мы потеряли двадцать семь! Не вернулся, исчез в просторах зимней Балтики и тральщик старшего лейтенанта А.Д. Лищенко, покидавший Ханко с последними из наших конвоев. Может быть, подорвались на мине, а, может, и подбили с воздуха. В любом из вариантов уцелеть там было невозможно. Тех, кто оказывались в воде живыми или все же сумели выбраться на лед, немцы – таков приказ был – расстреливали. Кинжальный их огонь  не оставлял ни шанса на спасение.

Да, конечно же, была война, естественно была и злость на неприятеля. Но не допускаю мысли, чтобы русские пилоты отличались подобной же жестокостью, и также добивали с самолета немцев - солдат и штатских лиц. Повторяю, на наших судах было полно гражданских, ведь, эвакуировалась целая база, где была и масса обслуживающего персонала.

Вспоминаю в связи с этим рассказ одного старого солдата, с которым оказался рядом на больничной койке. Заговорили о войне, и вот рассказал он, как весною 45-го, войдя в Германию, они однажды заблудились. Воевал в пехоте, но к тому времени их часть уже пересадили на студебеккеры. Попадают в полуразрушенный немецкий городишко, и понимают, что где-то они не там. Старик немец подсказывает, что надо разворачиваться и двигаться в обратном направлении. Шофер был парень молодой из Белоруссии, лихо разворачивается задом, круша подряд все - ограду сада, дома, клумбы, ломая ветви и кусты, прекрасные цветущие плодовые деревья.

Хозяин сада, глядя на все это, молчит – наверное, к этому времени уже понимает, что натворили они там у нас в России. А наши - чуть не побили шофера белоруса, у которого, и они это прекрасно знали, фашисты вырезали всю семью – родителей, сестер и младших братьев. Хоть молоды - почти мальчишки, но в большинстве своем они же были деревенские ребята, и знали цену и красоте природы и тяжести крестьянского труда.

Так что пропал - погиб наш Саша Лищенко. Но я знаю, что погиб геройски – таким уж был он человеком героической породы. Но память о его хорошей и светлой жизни осталась у всех, кто знал его.

А Ирина Александровна все ждала, надеялась на чудо. И поэтому не уезжала из Ленинграда, когда это еще возможно было. Поэтому осталась в блокаде с дочерью и Ксения Павловна - мать Л.А. Оставались в осажденном городе в напрасном ожидании сына и родители Саши. Мама выжила, а  Дмитрий Антонович Лищенко – художник тонкий проникновенный, лиричный пейзажист, ученик В.А. Серова, умер от голода в начале 1942-го года. Лежит теперь он безымянный во рву на Голодае острове, куда свозили трупы блокадников со всего Васильевского острова, закатанный в асфальт новопроложенного там проспекта с чудовищным названием Кима.

Искала Ирина Александровна Сашу и после войны. Ей сказали, что будто бы на Балтике есть корабль с именем Лищенко. Но никаких подробностей о смерти мужа узнать ей так не удалось.

Осенью 1993 года я был на Ханко на конференции, проводившейся там на базе географического факультета Хельсинкского университета, который был посвященной исследованиям ледового режима Балтийского моря. Я положил цветы на воды Финского залива в память о лейтенанте Саше Лищенко, сыне замечательного художника Дмитрия Антоновича Лищенко, светлые поэтические пейзажи которого украшали кабинет Л.А. и в Ленинграде, и в Москве на Ленинском проспекте, и на академической его даче в Мозжинке.

А недавно в Интернете я вдруг обнаружил сообщение о выставке, организованной Ставропольским краевым музеем изобразительных искусств и посвященной Дню города. «Ставрополь дореволюционный и в первые послереволюционные годы представлен на ней исключительно работами Дмитрия Антоновича Лищенко - старейшего профессионального живописца Ставрополья», - так сказано в статье. Оказывается, с 1912 года он жил там. Вначале был учителем черчения и рисования в учительской семинарии, затем, вплоть до отъезда в Ленинград в Академию художеств, работал «в практическом институте народного образования».  

Примечательно, что художник жил и творил в доме своего друга композитора В.Д. Беневского - выдающегося педагога, регента Ставропольского кафедрального собора Казанской иконы Божией Матери, автора музыки трагической песни «Плещут холодные волны»:

Плещут холодные волны,
Бьются о берег морской.
Носятся чайки над морем,
Крики их полны тоской.

Мечутся белые чайки,
Что-то встревожило их.
Чу! Загремели раскаты
Взрывов далеких, глухих.

Написанная в феврале 1904 через несколько дней после гибели в Желтом море крейсера «Варяг» и миноносца «Кореец», эта песня получила второе свое рождение в годы Великой Отечественной войны. В 1941-45 гг. эта величественная вдохновенная песня сделалась поистине народной, когда ее стали исполнять перед участниками сражений на море и на суше Краснознаменный ансамбль А.В. Александрова и Государственный русский академический хор под управлением А.В. Свешникова.

Сорок лет разделяют события русско-японской и Отечественной войны, но сердце подсказывает, есть особая - почти мистическая связь в истории создания и в содержании этой русской народной песни с судьбой офицера балтийца Александра Дмитриевича Лищенко - сына друга композитора В.Д. Беневского:

«Чайки! снесите Отчизне
Русских героев привет.
В битве врагу мы не сдались -
Пали за русскую честь!».

---

<-- Предыдущая страница     |     Содержание     |     Следующая страница -->